Методологические ошибки это

Тема 4. Ошибки (10/34, 2/2)

Здравствуйте.

В прошлом ролике мы рассмотрели 5 видов ошибок, характерных для научных исследований, и еще 5 оставили на потом. Теперь обсудим оставшиеся.

1. Ошибки чувственного восприятия – очень романтично звучащий тип ошибок, означающий всего лишь то, что все врут, включая наши собственные ощущения. Ошибка чувственного восприятия – считать, что вдали дорога сужается, что по мере удаления от берега корабль тонет и аналогичное.

Казалось бы, вероятность такого рода ошибок для ученого практически исключена. Однако прислушайтесь к себе. У вас точно не возникает колебаний при ответе на вопрос, что тяжелее – килограмм пуха или килограмм железа?

Ошибки чувственного восприятия чаще всего встречаются в экспериментальной части исследований, когда исследователь какие-то параметры определяет «на глаз», поскольку они кажутся очевидными. Самый наглядный пример такой ошибки – эксперимент, подтверждающий, что таракан слышит ногами. Берем таракана, ставим на стол, стучим по столу, таракан убегает. Отрываем по одной таракану ноги – с каждым разом таракан реагирует на стук все менее оперативно – видимо, слышит все хуже. Отрываем все ноги, стучим по столу, таракан никуда не убегает – оглох.

1. Логические ошибки – это ошибки рассуждения, установление ложных связей между понятиями или суждениями. В конечном итоге все они восходят к нарушению законов логики, но, на мой взгляд, нет необходимости восстанавливать («разматывать») ход рассуждения каждый раз до закона логики, чтобы обнаружить ошибку. Более экономный путь проверки логики – нарисовать соотношение объемов понятий (суждение надо свести к понятию, если проверяем связь между суждениями, а не понятиями) и проверить, является ли это соотношение истинным или ложным для того типа суждения, к которому относится проверяемое.

В материалах для самостоятельного чтения приведен фрагмент раздела «Логика» учебника по прикладной риторике, который позволит вспомнить этот способ.

Схемы соотношения субъектов и предикатов понятий также очень полезны для проверки аналогий, если мы проводим аналогию, а соотношение субъекта и предиката получается разным, то либо аналогия неверно выражена (это лучший случай), либо некорректно проведена (это, конечно, хуже).

Этот прием – проверка через соотношение объемов понятий –  звучит проще, чем есть на самом деле, так как переформулировка проверяемой идеи таким образом, чтобы ее можно было нарисовать, – это не всегда тривиальная задача, однако тренировкой можно выработать вполне сносный навык и со временем обходиться даже без рисования.

Отдельно хочу остановиться на том, что именно логическими ошибками являются заявления, дескать, «информационная безопасность – это комплекс организационных и технических мер» или «целостность – одно из трех основных свойств безопасности». Очевидно, что безопасность – это не меры, а состояние, а целостность – не свойство безопасности, так как целой является не безопасность, а явно что-то другое.

Это ошибки не языковые, а именно логические, потому что дело не в том, что «так нельзя сказать», а в том, что отношением тождества соединены принципиально разные сущности, то есть ошибочно установлены связи между понятиями. Этих ошибок не допускают те, кто взял за правило в уме всегда проверять соотношение объемов понятий.

Логическим ошибкам и способам их выявления посвящена крайне интересная книга А. И. Уемова, которая приведена для самостоятельного прочтения целиком – будучи практически полезной, она представляет собой в то же время весьма занимательное чтение.

1. Методологические ошибки – это ошибки применения научного подхода к исследованию или его изложению. Методология – это общие подходы к решению широкого класса задач. Фактически современным научным подходом (и, соответственно, научной методологией) является следование тем принципам, которые мы с вами разобрали на первом занятии и к которым постоянно возвращаемся.

Типичный пример методологической ошибки, допускаемой в дипломных работах, – отсутствие корреляции между поставленными задачами и полученными результатами.

Методологической ошибкой является использование дискуссионного термина без определения, нарушения единого уровня классификации, аргументация актуальности через новизну, приведение сведений, не имеющих отношения к предмету исследования, сужение или расширение предмета исследования, подмена задач, отсутствие постановки задач или выводов (включая и подмену выводов обобщением, если только оно не было объявлено задачей исследования), игнорирование истории вопроса etc. Словом, несоблюдение рекомендаций этого курса – методологическая ошибка.

1. Системные ошибки – это ошибки, связанные с нарушением представлений об основных понятиях системы (напомню, система – это элементы, их отношения и среда), но не любые, а такие, которые приводят к ошибочному представлению системы целиком. Вообще говоря, неверное понимание каких-то из этих системообразующих компонентов должно создавать в представлении исследователя, по сути, просто другую систему, существующую по другим законам в другой среде. Иначе не может быть, на то это и система, в которой все взаимосвязано и взаимообусловлено.

Тут нужно уловить довольно тонкий момент: если исследователь заблуждается, то он всегда так или иначе заблуждается относительно элементов, связей или среды системы, так как научное познание предполагает рассмотрение предмета изучения обязательно именно как системы. Однако его заблуждение не всегда носит системный характер, а только в том случае, если он вписывает его в систему и подстраивает вольно или невольно всю систему или ее часть под свое заблуждение. Парадоксальным образом к системной ошибке приводит то же, что должно помогать ошибки исправлять: попытка устранить выявленное противоречие. Обнаружив противоречие, исследователь пытается его устранить путем пересмотра различных составляющих своей гипотезы, в том числе путем пересмотра системы. Например, вписав в систему лишний элемент, он начинает приписывать ему связи с другими элементами вместо того, чтобы, оценив отсутствие или принципиально иной характер связей, сделать вывод о том, что элемент чужеродный.

Это только на первый взгляд звучит дико, поскольку исследователю, естественно, не известно заранее, что он заблуждается, а пересмотр системы сам по себе – нормальный научный процесс.

Однако если исследователь достаточно добросовестен для того, чтобы довести анализ системных отношений до логического конца, то он неизбежно дойдет до той стадии рассуждения, когда системная ошибка станет явной.

Например, системной ошибкой является предположение, что тестировщик может (и даже должен) обнаруживать ошибки в программном обеспечении. Путем тестирования нельзя обнаружить ошибку, можно обнаружить ее проявления, поведение программы, отклоняющееся от описанного как нормальное. Казалось бы, разница просто в словах, однако они тянут за собой массу связанных ошибок – «обнаружив ошибку», тестировщик должен ее описать по определенным правилам, а затем программист должен ее исправить. Что именно он должен исправить? То, что описал тестировщик? Очевидно, что нет – программист исправляет что-то в коде программы. Выходит, если ошибка – это то, что описал тестировщик, то программист исправляет не ошибку, а что-то другое, но это как-то приводит к тому, что ошибка пропадает. Это, в общем, выгодно программисту – получается, что ошибки он не допустил (что он исправлял, и вообще исправлял ли, или тут уместен другой глагол?), и в целом вся его деятельность получает какой-то мистический ореол.

Легко заметить, что системные ошибки очень близки к логическим. Это неспроста, разница между ними скорее практического, чем сущностного рода. Системная ошибка сложнее, ее может быть очень трудно выявить исключительно инструментами формальной логики. Но когда она уже выявлена, становится очевидно, что она «не логична».

Естественным способом устранения системной ошибки, с точки зрения основоположника системного подхода Джона Ван Гига, является проектирование системы заново (оппозиция, в рамках которой следует это воспринимать, «улучшение системы vs проектирование системы»). Пока есть какой-то базис, который по какой-то причине мы не подвергаем сомнению, мы не гарантированы от того, что ошибка (и это особенно вероятно для системных!) именно там, «в проекте», а не в его реализации.

Есть, однако, особенность, которая должна быть учтена в аспекте «работы над ошибками» по Ван Гигу. Она заключается в том, что, проектируя заново, мы не найдем ошибку. Возможно, мы ее не сделаем (и, как правило, этого достаточно, ведь победителя не судят). Возможно, сделаем другую. Но саму ошибку не зафиксируем, что не всегда хорошо, иногда выявление ошибки является самоцелью или, по крайней мере, одной из задач.

В таком случае системный подход по Ван Гигу должен быть специальным образом модифицирован под эту задачу, и модификация должна быть обоснована и верифицирована.

Несмотря на то что подход Ван Гига и его знаменитая книга об этом подходе ориентированы не на технические системы, о чем он предупреждает еще в предисловии, а в основном на сложные системы смешанной природы, условно говоря «организации» (в существенно расширенном понимании – вплоть до государств или даже вообще всего мира как некоторого потенциально управляемого единства), многие положения его работы могут быть очень полезны для прояснения понятийной области, касающейся систем вообще (так как упомянутые «сложные» системы – это все равно системы). В материалах для чтения приведен раздел первой главы этой книги, дающий об этом некоторое представление.

1. Терминологические ошибки – это самый простой тип ошибок, ошибки в употреблении терминов. Однако на самом деле терминологическая ошибка может быть ошибкой большинства приведенных выше типов: языковой, логической, фактической, системной и даже хронологической, если в одной терминологической системе исследователь пытается совместить термины разных научных парадигм, нарушая принцип прогрессивного развития науки. В общем, можно сказать, что терминологическая ошибка – это ошибка любого типа, но допущенная в отношении применения или толкования термина.

Этот тип вообще стоит выделять только потому, что в научном исследовании терминологии придается особое значение.

Очевидно, что приведенный перечень – не классификация. Я сознательно использовала менее строгое слово «типы», а не более строгое «виды». Это не виды понятия «ошибка», так как объемы понятий, скрывающихся за каждым типом, могут пересекаться в конкретных условиях. Хронологическая ошибка может быть фактической, а может – методической, ошибка чувственного восприятия может быть методической, а может – арифметической или системной, и т. д.

В дополнительном материале к этой теме рассказывается, что, собственно делать с ошибками – своими и чужими, а также показано, как анализ своего исследования на предмет признаков научности, выработанных нам в начале обучения, поможет выявить возможные ошибки.

При
всей возможной аналитической стройности
или эвристической ценности теорий
рационального выбора, эмпирические их
приложения страдали двумя разновидностями
пороков методологии. Первая охватывает
недостатки обыденного свойства. Ученые,
работающие в традиции теории рационального
выбора, порой неправильно применяют
статистическую методику, упускают из
виду проблемы ошибок в измерениях, или
чрезмерно полагаются на выводы, сделанные
на основании незначительного числа
конкретных наблюдений. Хотя методологические
недостатки такого рода потенциально
серьезны, все же всходы, которые они
дают, — это всходы на соответствующих
делянках в политической науке; и не на
них в первую очередь сосредоточена наша
критика.

Больший
интерес представляет синдром
фундаментальных и упорно повторяемых
методологических ошибок, коренящихся
в универсалистских устремлениях, какими
мотивирована столь значительная часть
теоретических исследований по
рациональному выбору. Эти ошибки
относятся к способам концептуализации
гипотез, к методу их преобразования в
поддающиеся проверке пропозиции и к
интерпретации эмпирических результатов,
когда такие проверки проводятся. Мы
убеждены, что эти ошибки (часто взаимно
друг друга усугубляющие) проистекают
из такого подхода к исследованию, когда
исследователь идет от метода, а не от
проблемы, когда ученые больше озабочены
тем, чтобы утвердить ту или иную
универсалистскую модель, нежели тем,
чтобы понять и объяснить политические
результаты, имеющие место в реальной
действительности. Именно это устремление,
более, чем что-либо другое, ведет к
ошибкам, которые мы здесь характеризуем
как патологию теории рационального
выбора (…). В настоящей статье мы
ограничиваемся общей характеристикой
и иллюстрацией этих методологических
ошибок, разъясняя, почему они идут
вразрез с существеннейшими требованиями,
которым должны удовлетворять
доброкачественные эмпирические
исследования.

Теоретизирование
Post hoc

Многие
пороки методологии в исследованиях с
позиций теории рационального выбора
восходят к тому стилю теоретизирования,
при котором придается большое значение
выработке post hoc версий, истолковывающих
уже известные факты. Можно ли с помощью
какой-либо гипотезы в терминах
рационального выбора объяснить
существование систем старшинства в
конгрессе? или возрастание правительственных
расходов, увеличивающее бюджетный
дефицит? или почему люди голосуют за
третьи партии? Для ответа на такие
вопросы теоретик производит мысленный
эксперимент, с тем чтобы выработать
объяснение того или иного феномена,
согласующееся с посылками, сформулированными
в терминах рационального выбора и тем
или иным образом оговоренными. Фьорина
и Шепсле (12, с. 63) дают ясное описание
такого подхода:

«Наша
позиция состоит в том, что картина
научного прогресса отражает (1) выбор
учеными моделей, которые (2) обладают
равновесием, которое (3) соответствуют
наблюдаемым регулярностям. Это не
сопряжено ни с предшествующим фактам
(ex ante) конструированием равновесных
моделей, генерализацию и совершенствование
которых сковывало бы требование
сохранения равновесности… ни с
сохранением неравновесных моделей,
позволяющих лишь молчанием ответить
на просьбу как-либо высказаться о
реальности в позитивной форме… Первый
путь мало что позволяет сказать о мире
явлений, второй путь вообще мало что
позволяет сказать. Мы же рекомендуем
третий путь, называемый «ретролукция»…
Попросту говоря, ретродуктивный процесс
начинается с эмпирической регулярности
X и постановки вопроса: «Как могла
быть структурирована реальность, чтобы
регулярность X заведомо была одним из
свойств этой реальности?» Ответы (а
их должно быть несколько) представляют
собой модели, в которых общим элементом
является регулярность X как логическая
импликация».

Несомненно,
предпочтительнее пытаться объяснять
наблюдаемые эмпирические регулярности,
нежели изготовлять теории в соответствии
с теми требованиями «изящества и
других эстетических критериев»,
которыми обычно и руководствуется
теоретизирование на основе концепции
рационального выбора как в политической,
так и в экономической науке (см. там же:
12, с. 63). Но без точного определения того,
что значит быть рациональным актором,
неясно, какие виды поведений в принципе
не могли бы быть объясняемы каким бы то
ни было вариантом рационального выбора.
Теоретики рационального выбора имеют
в своем распоряжении ряд исходных
посылок относительно целей авторов
(богатство, власть, моральное удовлетворение
и т.д.) и о том, в какой степени индивиды
извлекают пользу из блага других, а
также о характере познаний и убеждений,
которыми акторы обладают, об их склонностях
к риску, о том, какова допустимая для
них плата за ожидаемые обретения, о том,
диктуются ли их решения обдумыванием
стратегии поведения других, а если да,
то — о принципах, на основе которых
принимаются решения в условиях
неизвестности. Как отмечает Ордершук
(24, с. 95), исследователи, кропотливо
разрабатывая объяснения post hoc, не
обязательно многого добивались: «Даже
если соответствие данным достигает у
таких моделей некоторого приемлемого
уровня статистической точности, на это
следует возразить, что в отношении почти
любого мыслимого результата [из реальной
жизни ] может быть установлено, что он
отвечает какой-либо модели, лишь бы
модель была достаточно сложна…
Конструирование исходных посылок таким
образом, чтобы предсказания некоторой
модели подошли к данным, мало чем
отличается от подгонки кривых [на
диаграммах ], разве что оно чуть посложнее
этого обычно малопочитаемого занятия».

Свидетельством
легкости, с какой могут возникать
объясняющие версии, создаваемые post hoc,
является множество достаточных объяснений
таких феноменов, как игнорирование
(turnout) голосующими избирателями различий
между платформами обеих американских
партий. Еще одно свидетельство — то,
как быстро появляются достаточные
объяснения «стилизованных фактов»,
которые, если поразмыслить, вовсе и не
факты. Маккелви и Ризман (19 , с. 951),
например, берутся объяснить и то, почему
вновь баллотирующиеся на выборах
законодатели обычно оказываются
переизбранными на новый срок, причем
значительным большинством голосов, и
то, почему в законодательных органах
существуют системы старшинства. Но ни
одна из этих посылок не является
действительной для законодательных
органов в целом. Показатели переизбрания
на новый срок резко различны для сенаторов
и для членов палаты представителей, а
система старшинства в Конгрессе была
различной силы в разное время. К тому
же статистические исследования выборов
в Конгресс (см., например, 9; см. также 25,
с. 45-81) не обнаруживают свидетельств
предполагаемой причинной связи между
старшинством и успехами баллотирующихся
на новый срок. Непонятно, что же в таком
случае делать с аналитическим результатом
Маккелви и Ризмана, согласно которому
в равновесной модельной ситуации (in
equilibrium) законодатели принимают систему
старшинства, а избиратели единогласно
переизбирают всех, кто баллотируется
на новый срок.

В
этом пункте может последовать возражение,
что то, что мы называем теоретизированием
post hoc, вполне можно определить как
разрешение трудных загадок — законное
научное занятие. Могут, например, указать,
что если избиратели в больших количествах
идут к избирательным урнам вопреки
теоретическому предсказанию о том, что
рациональные граждане от участия в
выборах воздерживаются, то этот факт
подводит к открытию гражданственности.
Наша оговорка насчет таких «открытий»
(если их можно счесть таковыми) сводится
к тому, что ретродукцией выводится лишь
положение, согласно которому не является
невозможным, что некоторые гипотезы
рационального выбора могут быть
истинными. Часто теоретики рационального
выбора, как кажется, считают, что на этом
занятие заканчивается, что предлагаемая
post hoc объясняющая версия и впрямь
демонстрирует оправданность такой
исследовательской позиции — смотреть
на политику, как если бы в ней сплошь
действовали акторы, которые подходят
к «каждой ситуации, глядя одним глазом
на предлежащие возможные обретения,
другим — на издержки, и у которых имеется
тонкая способность сводить баланс того
и другого, а также и сильное желание
следовать за рациональностью, куда бы
она ни вела» (см. 6, с. 7-8). Данные — а
именно из них теория черпает свой
жизненный заряд — не могут, однако, быть
надлежащим образом использованы для
проверки ее, особенно когда много
различных post hoc объясняющих версий
обслуживают один и тот же прогноз. Покуда
на основе той или иной ретродуктивной
объясняющей версии не вырабатываются
гипотезы, остающиеся в силе после их
проверки на других феноменах, — заметной
эмпирической значимости [теории ] не
установлено.

Модели
того или иного феномена, основываемые
на принципе рационального выбора,
вдобавок к сказанному, трудно сопоставить
с альтернативными теоретическими
подходами, не имеющими в своих основаниях
посылку максимизации пользы. В принципе,
как и в практике, модели рационального
выбора могут строиться исходя из широкого
набора посылок относительно убеждений,
склонностей, а также понуждающих факторов
среды. Неудивительно, что модели
рационального выбора могут выдавать
диаметрально противоположные прогнозы.
От некоторых объясняющих версий исходит,
например, прогноз, что коллективная
политическая акция [как форма ] рухнет
под тяжестью проблемы, связанной с
распространенностью действий в одиночку
(of the free-rider problem); другие версии говорят
о том, что таким движениям могут
способствовать солидарные побуждения.
В некоторых вариантах теории рационального
выбора предсказывается, что кандидаты
в двухпартийной системе будут принимать
идентичные платформы, в других же
утверждается, что политические позиции
кандидатов будут расходиться. То, что
построения теории рационального выбора
прогнозируют как X, так и не-Х, создает
досадные проблемы для тех, кто пытается
сравнить, как работают модели рационального
выбора и как — конкурирующие с ними.
Прогнозы какой-либо из моделей
рационального выбора неизменно совпадают
с прогнозами другого теоретического
направления.

Альтернативные
теоретические описания, надо заметить,
не пользуются у теоретиков рационального
выбора сколько-нибудь почтительным
вниманием. Вместо этого, погоня за
достаточными объясняющими версиями
политических феноменов часто побуждает
их в соответствующих случаях
сосредоточиваться на том, что именно,
по всей видимости, та или иная теория
объясняет. Как отмечает Рассел (30, с.
11), этот стиль анализа часто сопровождается
поразительным пренебрежением к
альтернативным объяснениям, оставляя
открытым вопрос о том, соответствуют
ли данные в столь же полной мере прогнозам
конкурирующих теоретических описаний.
Уход от сравнительной оценки силы
альтернативных описаний и описаний в
духе концепции рационального выбора
порою является следствием простой
небрежности и местнической узости.
Однако чаще он проистекает из ущербного
подхода к теоретическому исследованию,
когда упор делается на формулировании
достаточных объяснений. По иронии
судьбы, упорное навязывание одной формы
объяснения, исключающее другие, приводит
к эффекту преуменьшения убедительности
объясняющих версий с позиций рационального
выбора.

Развертываемая
здесь критика теоретизирования post hoc
не подразумевает заведомого исключения
возможности подлинного обновления той
или иной теоретической модели» Мы
говорим не о том, что теоретические
прогнозы нельзя изменять, с тем чтобы
они соответствовали новым фактическим
данным, а о том, что фактически производимые
«обновления» в типичных случаях
бывают не связаны, собственно, с новыми
прогнозами; они сводятся просто к
описанию процессов заново, причем в
новом описании свое место находит и тот
или иной прежде неизвестный результат
[из реальной жизни]. Обычно теоретики
рационального выбора, перестроив свои
гипотезы, с тем чтобы охватить ставшие
известными факты, не предпринимают
следующего шага: четкой проверки с целью
оценить, насколько гипотеза эмпирически
адекватна в пересмотренном виде. Еще
реже предпринимают они шаг дальнейший:
сравнительную оценку эмпирической
действенности предпочитаемой ими
теоретической формулировки и альтернативных
объясняющих версий.

Формулирование
задачи при проверке теории

Для
проверки теории необходимо заранее
знать, что она предсказывает. Со стороны
некоторых приверженцев теории
рационального выбора порой раздавались
сетования по поводу недостаточного
внимания к указанному аспекту прикладных
исследований, проводимых в русле этой
теории. Например, в 1978 г. Фьорина и Плотт
отмечали, что «модели в теориях игр
и социального выбора разрабатываются
и отстаиваются без малейшего намека на
возможные операциональные определения
— приводится доказательство за
доказательством, однако тщетно искать
подробное изложение того, как именно и
когда модель применять» (с. 575). Подобного
рода выражения озабоченности удивительно
мало, однако, повлияли на развитие
исследований в русле теории рационального
выбора, и сохраняется явный дисбаланс
между аналитическим описанием и
приложением.

Те,
кто пытается извлечь из моделей
рационального выбора пропозиции,
поддающиеся проверке, часто обнаруживают,
ко всему прочему, что конструкция этих
теорий предохраняет их от досадной
встречи с реальными фактами. Эта проблема
возникает в различных формах. Те, кто
выдвигает модели столь экономные или
абстрактные, что в них почти полностью
отсутствуют узнаваемые особенности
моделируемого объекта, т.е. политики
(например, модели выработки и осуществления
политического курса, в которых нет
упоминаний о политических партиях, а
каждая из отраслей управления
рассматривается в качестве унитарных
авторов [3, с. 670-699; 31, с. 8-44 ]), увертываются
от тщательной эмпирической проверки,
характеризуя свои теории как упрощающие
модели (simplifications) или как лишь первые
попытки приступа к нелегким теоретическим
проблемам. Другие утверждают, что их
модели схватывают общие истины и не
должны непременно соответствовать
специфическим приложениям, — как о том
идет речь у Калверта (1985, 87), защищающего
некую модель стратегии кандидата, «т.к.
она раскрывает свойства, глубоко присущие
всякому избирательному соперничеству,
хотя эти свойства могут быть нейтрализованы
особенными условиями той или иной
ситуации в реальности» (см. также 32,
с. 11).

Пожалуй,
главной причиной шаткости конструируемых
моделей является введение в них столь
большого числа элементов (термов), не
поддающихся наблюдению, что в итоге
сложность теории превышает способность
данных обеспечить информативную
проверку. К этой общей проблеме
примешиваются специфические трудности,
связанные с нечеткостью перевода
равновесных моделей на язык эмпирических
проверок. Там, где получает волю
небрежность, эмпирическое изыскание
лишается своей диагностической ценности.

Шаткие
прогнозы

В
объяснения с позиций рационального
выбора, как правило, вводится масса не
поддающихся наблюдению элементов
(entities). Склонности, убеждения, принципы
принятия решений, а также — на более
высоком уровне абстракции — равновесия
образуют существенные составляющие
большинства моделей рационального
выбора. Проблема не в самом по себе
полагании не поддающихся наблюдению
элементов, а в том, каково в объясняющих
версиях соотношение между скрытыми
конструктами, с одной стороны, и
поддающимися восприятию в наблюдении
параметрами (measures) — с другой.

Проблему
до некоторой степени еще более усугубляет
скептицизм, с каким приверженцы теории
рационального выбора относятся к
«психологическим» параметрам —
мерам склонностей и убеждений. При всем
том, что склонности и убеждения занимают
в объяснениях с позиций рационального
выбора видное место, многие ученые,
работающие в этой традиции, ставят под
сомнение пригодность каких-либо
параметров, кроме параметров поведения
— реальных актов выбора — в качестве
показателей предпочтения. Этот скептицизм
в отношении пластических данных не
помешал теоретикам рационального выбора
выступать с не основанными ни на каких
данных рассуждениями о психологических
процессах.

Чем
выше в указанном соотношении доля,
приходящаяся на скрытые конструкты,
тем труднее установить, подтверждается
или не подтверждается объяснение
совокупностью данных.

Чтобы
проиллюстрировать это положение,
представим себе игру, в которой двое
игроков должны разделить между собой
сумму в 14 долл. Если игроки смогут прийти
к соглашению, как поделить деньги,
соглашение становится обязывающим,
если прийти к соглашению не удастся, I
игрок получает 12 долл., а 2 — ничего.
«Теория кооперативной игры, — отмечают
Хоффман и Спитцер, — предсказывает, что
участники будут действовать кооперативно
и разделят получаемые деньги в соотношении
13:1 (по Нэшу: выгадываемые в результате
заключаемого соглашения 2 долл. делятся
поровну). Ни при каких обстоятельствах
I игрок не должен согласиться менее, чем
на 12 долл., согласно теории игр» (1985,
с. 259). Предположим, что после неоднократного
реального проведения этой игры в
значительном числе случаев игроки
поделили 14 долл. поровну. (И действительно,
Хоффман и Спитцер сообщают, что все их
экспериментальные игроки так именно и
поступают, когда роли между ними
разыгрываются бросанием монеты. При
этих условиях участник в роли I игрока
всегда «соглашался на получение
суммы, на 5 долл. меньшей, чем те 12 долл.,
которые могли бы ему достаться без
кооперативного сотрудничества со
стороны II-го». См. также Хоффман и
Спитцер, 1982). Какие заключения можно
вывести из такого характера получаемых
результатов? Что суммы были слишком
невелики, чтобы вызвать предпочтения,
которые одержали бы верх над
предсуществующими склонностями к
справедливости? Что, хотя правилами
игры и запрещалось применение угроз, I
игрок все же боялся физических репрессалий
со стороны II-го? Что игра была неправильно
понята? Что произошел временный отход
от равновесия, которое восстановилось
бы при выходе на больший контакт с
реальным миром убийственно-ожесточенного
торга?

Как
показывает этот пример, гипотезы
рационального выбора, сталкиваясь с
непредвиденными фактами, могут быть
реабилитируемы ссылками на ряд
ненаблюдаемых мыслительных процессов,
для прямого или косвенного измерения
которых [в качестве параметров] имеются
недостаточные меры. Поэтому при получении
несогласующихся результатов может
оказаться трудным на эмпирическом
уровне остановиться на каком-либо из
трех утверждений:

1.
Предпочтения, предположенные в модели,
точно представлены в подвергшейся
наблюдению обстановке, но некоторым
или всем акторам недостает стратегической
проницательности, чтобы сыграть свою
игру так, как к тому склоняет — а,
следовательно, и как то предсказывает
— рациональный выбор.

2.
Модель точно схватывает цели акторов,
но, возможно, в силу особенных характеристик
самого равновесия имеет место временный
отход от этого предсказываемого
результата.

3.
Модель не схватывает одной или нескольких
особенностей наблюдаемой игры, и
результаты соответствуют равновесиям
(или их отсутствию) какой-то другой игры.

Разрастание
количества неизмеряемых или трудноизмеряемых
теоретических элементов (термов) создает
ситуацию сродни ситуации недостаточной
идентификации (underidentification) в статистических
моделях со скрытыми переменными (см.
4). При таких условиях данные не могут
обеспечить убедительную проверку. Когда
какая-либо гипотеза не получает
подтверждения, исследователь всегда
готов заявить, что успешное осуществление
прогноза перебила какая—то отклоняющая
тенденция или временная аберрация. В
этом смысле обсуждение эмпирических
аспектов исследований учеными
рассматриваемого направления напоминает
дискуссии о тенденции нормы прибыли к
понижению, которыми были некогда
поглощены марксисты. Убедив себя
аналитическими аргументами, что норма
прибыли при капитализме должна с течением
времени понижаться, однако же не находя
данных в подтверждение этого тезиса,
марксисты десятилетиями тратили огромные
усилия на то, чтобы обнаружить маскирующие,
отклоняющие и скрадывающие тенденции,
затемняющие этот якобы имеющий место
феномен. Снижение прибыльности считали
подспудно происходящим процессом на
основании теории, настойчиво утверждавшей,
что так должно быть (ср. 28; 33).

С
проблемой недостаточной идентификации
можно обойтись двумя способами. Первый
— сузить диапазон теоретических
аргументов, могущих применяться при
конструировании или реабилитировании
той или иной теории. Нелегким, однако,
оказывается делом выдерживать этого
рода ограничение вопреки импульсу
отстоять универсальную приложимость
подхода с позиций рационального выбора.
В пользу этих ограничений нередко
выступают такие ученые, как Дауне (6) и
Олсон (23), усилиями которых в исследование
тех или иных областей политики внедряются
изыскания с позиций рационального
выбора. Со временем в отношении этих
строгостей допускают послабления
последующие авторы, стремящиеся сохранить
ту или иную модель перед лицом не
согласующихся с нею фактов. Другой
способ—собирать дополнительные данные,
с тем чтобы количество параметров
(measures) [с находимыми значениями ] получило
шанс сравняться с числом теоретических
элементов (термов). Ученые, работающие
в традиции теории рационального выбора,
обычно от этого уклоняются, они тем
самым как бы молча признают, что формальная
точность моделей рационального выбора
намного превосходит способность
политологов к измерениям.

Нечеткая
операционализация прогнозов

Другое
общее для рассматриваемого исследовательского
направления патологическое качество
из числа относящихся к проверке гипотез
связано с проблемой адекватной привязки
выдвигаемых гипотез к эмпирическим
проверкам, проводимым для их оценки.
Поскольку в основе значительной части
исследований, осуществляемых в данной
традиции, лежит аналитический метод
определение точки равновесия, многие
пропозиции, исходящие из принципа
рационального выбора, формулируются в
виде прогнозов, определяющих достигаемую
действиями акторов [при оговоренных
условиях ] точку какого-либо состояния.
Иногда такой прогнозируемой
точкой-состоянием является какой-либо
количественный уровень или соотношение,
как в случае предположения Олсона, что,
не имея своих особых побудительных
мотивов и не будучи понуждаемы, члены
большой группы не станут участвовать
в коллективной акции с целью заявить о
совместных своих интересах (23). В других
прогнозах «точечного» типа речь
идет о каком-либо конкретном результате,
как, например, в случае, когда прогноз
определяет точку равновесия, достигаемую
при заключении соглашения в кооперативной
игре по правилам, включающим принцип
взвешенного большинства. Такие пропозиции
неизменно оказываются в чем-то ошибочными;
порой совершаются грубые стратегические
промахи, приводящие к неравновесным
результатам. И тогда характер аргументации
меняется: апеллируют сплошь и рядом к
имеющимся основаниям «надеяться, что
достаточное число людей действует в
своем политическом поведении рационально
в течение достаточного времени, чтобы
экономические теории политики давали
описания, объяснения и прогнозы, часто
оказывающиеся полезными приближениями
к истине» (14, с. 372) (…)

Характер
согласования теории и фактов становится
более двусмысленным, когда гипотезы
рационального выбора совершают плавные
эволюции между прогнозами «точечными»
и «маржинальными». Первые устанавливают
— при оговоренном постоянстве, статичности
условий — точку равновесия [в модели
]; вторые, выводимые из «сравнительно-статического»
анализа, устанавливают направление
перемещения точки равновесия в ответ
на экзогенные изменения в целях,
убеждениях [акторов ] или же в побудительных
или сдерживающих воздействиях среды.
Логически возможно, что лишь один из
этих видов прогноза выдержит эмпирическую
проверку, тем не менее критериев оценки
— два, что дает защитникам той или иной
модели большую возможность претендовать
на признание обоснованности ее прогнозов.
Так, нередко пользуются успехом
«маржинальные» прогнозы, между тем
как в то же самое время со «статическими»
оказывается не все в порядке. При всех
натяжках, с какими модели рационального
выбора объясняют, почему граждане дают
себе труд отправиться к избирательным
урнам, замечает Грофман (см. 13), теория
рационального выбора все же верно
прогнозирует, что люди менее склонны
идти голосовать в плохую погоду.

Использование
сравнительной статики для создания
гипотез не вызывает у нас возражений.
Напротив, испытания, в ходе которых
внимание сконцентрировано на экзогенных
изменениях (on change at the margin), как мы полагаем,
в большей мере, чем испытания с целью
выработки «точечных» прогнозов,
тяготеют к традиционной квазиэкспериментальной
методологии. Озадачивает же эта
убежденность в том, что [постулируемая
] рациональность определенных действий
может находить спасительную опору
[всего-навсего] в том обосновании, что
акторы в какой-то степени реагируют
(are responsive) на изменения в [связанных с
этими действиями ] издержках или
обретаемых благах (…)