Отличие ошибки от описки

Заметили ошибку в решении суда — ничего страшного, всё можно исправить.

Ошибки бывают разные. В зависимости от того, какая ошибка, закон предусматривает разные пути её исправления.

Неумышленная описка в тексте решения или ошибка в расчётах исправляется просто. Сложнее, если суд ошибся в своих суждениях.

Имеет ли судья право на ошибку

Кто ничего не делает, тот и не ошибается — простое и понятное изречение.

Судья каждый день принимает решения и каждое решение несёт риск ошибки.

Можете возразить — судья представляет власть и не должен ошибаться.

Да, не должен, но иногда ошибается и с этим ничего не поделаешь.

Поэтому закон предусматривает многоэтапную проверку судебных решений — апелляция и кассация, в некоторых случаях надзор.

Вероятность ошибиться в нескольких инстанциях крайне низкая, но не нулевая. Ошибаются даже в Верховном Суде. И с этим то же ничего не поделаешь.

Что такое описка в решении суда

Были времена, когда текст судебного решения печатали на механической машинке, иногда писали от руки.

Нельзя было скопировать кусок текста из одного решение и вставить в другой. Мотивировка решения была скудной, а текст решения умещался на одной странице.

Сегодня тексты набирают на компьютере: быстро, удобно, повышает производительность.

Однако ошибались всегда: в рукописном тексте допускали описку, в печатном — опечатку.

В любом случае, описка или опечатка — это неумышленная случайная ошибка из-за невнимательности при подготовке текста.

Отличие от судебной ошибки

Описку в решении суда нужно отличать от судебной ошибки. Это важно, от этого зависит способ исправления дефекта в судебном решении.

Описка — это результат невнимательности: хотели написать одно, получилось другое.

Судья или помощник торопились при составлении текста решения, потом не проверили его, и вот результат.

Судебная же ошибка всегда осознанна — суд ошибается в суждениях, оценке доказательств, выборе и применении закона.

Описка или опечатка — ошибка в букве, слове, предложении. Судебная ошибка — ошибка в мыслях.

Ошибка в арифметике: явная и неявная

У судей нет времени сидеть с калькулятором, делать или проверять сложные расчёты.

Особо сложные, например проверку бухгалтерского или налогового учёта, судьи поручают экспертам.

Расчёт предоставляют участники процесса. Судья либо соглашается с ним, либо делает свой.

Обсчитаться может каждый. Не нужно забывать, что большинство судей гуманитарии не только по образованию, но и по типу мышления.

Арифметическая ошибка — ошибка в математических расчётах.

Неправильно умножили, не там поставили запятую перед десятичным знаком, сложили не те значения, наконец, просто потеряли ноль.

Явная арифметическая ошибка — очевидная, грубая, которую может определить человек со школьным уровнем знаний в арифметике.

Почти все ошибки явные. Поэтому не нужно забивать голову вопросом: «Явную или неявную арифметическую ошибку допустил судья?»

Способы исправления

Исправление описки или арифметической ошибки в тексте решении суда — это НЕ изменение самого решения

При изменении решения меняется его смысловое содержание. Неважно, полностью или частично.

Суд не вправе изменить своё решение. Это запрещено законом и разрешено только вышестоящему суду.

А вот неумышленную описку и ошибку в расчётах исправляет суд, который её допустил.

Отсюда следующее правило:

• Судья неумышленно в решении допустил описку (опечатку) или ошибся в математических расчётах — подаём заявление об исправлении
• Судья ошибся в суждениях, оценке доказательств, выборе и применении закона (допустил осознанную судебную ошибку) — подаем апелляционную жалобу на решение суда

Когда нужно исправлять решение

«Исправить или оставить как есть» — зависит от конкретной ситуации, от обстоятельств дела.

Важно определить, какие последствия может повлечь такая описка. Лучше, если это сделает юрист.

Немаловажно в какой части решения описка.

Описка в резолютивной части (после «суд решил») — лучше исправить.

В мотивировочной части (где выводы суда) — на усмотрение, опять же в зависимости от возможных последствий.

Арифметические ошибки нужно исправлять, когда обсчёт существенен.

Не нужно тратить силы и время, если судья ошибся на несколько копеек или рублей.

Кстати, исправить описку или ошибку в арифметике можно не только в решении суда, но и в определении, по аналогии.

Кто инициирует, кто исправляет, куда подавать

Исправление описки или арифметической ошибки инициирует тот, кто её обнаружил.

Если заметил судья — исправит по собственной инициативе, если участник процесса — суд на основании его заявления.

Не нужно ждать инициативы от суда — у судей много работы и нет времени на перепроверку своих же решений.

Просто помогите судье — подайте заявление об исправлении, не ждите что это сделает кто-то другой.

Заявление нужно подавать по принципу: кто ошибся, тот и должен исправить — кто должен исправить, тому адресуем и ему же подаём.

Заявление в суд об исправлении описки

Составить самому заявление в суд об исправлении описки не сложно. В Интернете масса образцов, само же заявление — на одну страницу.

Структура заявления проста и состоит из четырёх частей:

1. Обозначаем описку
2. Мотивируем, почему это описка
3. Ссылаемся на статьи 200 и 203.1 ГПК РФ (в арбитраже — статья 179 АПК РФ)
4. Просим исправить, предлагая свой вариант

В качестве примера. Разъясняя в мотивировочной части решения права истцу, судья перепутал его ФИО с ФИО ответчика.

Просительная часть заявления об исправлении описки будет выглядеть следующим образом:

— Прошу исправить допущенную в первом предложении последнего абзаца мотивировочной части решения суда описку:

«При таких обстоятельствах, Иванов Иван Иванович вправе требовать установления сервитута в отношении застроенного земельного участка»,

изложив его в следующей редакции:

«При таких обстоятельствах, Петров Пётр Петрович вправе требовать установления сервитута в отношении застроенного земельного участка»

Когда лучше привлечь юриста

Заявление не всегда простенький текст на половину страницы. Иногда его нужно дополнить смысловой нагрузкой.

Суд исказил фамилию участника, неправильно указал отчество, ошибся в дате рождения — всё это легко исправимо и не требует участия юриста.

Другое дело, когда не совсем ясно, почему суд допустил описку и описка ли это вообще.

В этом случае за составлением заявления лучше обратиться к юристу или адвокату, минимум — получить консультацию.

Почему меня не вызвали в суд

Раньше суд рассматривал заявление об исправлении описки в решении только в судебном заседании.

Рассмотрение вопроса об исправлении вне судебного заседания считалось процессуальным нарушением.

Сейчас у судьи два варианта:

1. Не проводить заседание, не извещать участников процесса
2. Провести заседание, предварительно сообщив участникам время и место проведения

Вариант определяет судья, по своему усмотрению. Сочтёт необходимым — вызовет и проведёт заседание, не сочтёт — рассмотрит не заседая в одиночестве.

Суд отказал в исправлении описки. Что дальше?

Рассмотрев заявление о исправлении, суд выносит определение — либо исправляет, либо отказывает в этом.

Если вопрос рассматривался в судебном заседании с вызовом, обычно копию определения вручают здесь же.

Если суд не проводил заседания, копию высылают в течение трёх дней по почте.

Почтовые отправления — всегда риск. Лучше отследить дело и получить определение в суде.

Судья отказал в исправлении, вы не согласны, позиции разошлись — можно подать частную жалобу

Здесь точно лучше обратиться к юристу.

Вопрос: 

Как можно отличить описку от опечатки? Есть ли разница в понятиях?

Ответ: 

Из Письма
ФНС России от 06.09.2021 N СД-4-2/12622@ «Об исправлении налоговыми органами опечаток и арифметических ошибок в решениях по результатам налоговых проверок» следует: учитывая, что под опиской понимается ошибка, допущенная в рукописном тексте документа, данные ошибки отсутствуют в решениях о привлечении (об отказе в привлечении) к ответственности за совершение налогового правонарушения, так как указанные документы изготавливаются в печатном виде либо в электронной форме. Под опечаткой следует понимать ошибку, допущенную при механическом вводе печатного текста цифр или чисел, не связанную с совершением арифметических действий.

Из указанного следует вывод, что основным отличием описки от опечатки является способ их совершения — описка может быть допущена при рукописном написании текста, а опечатка — при изготовлении текста с помощью технических (механических) средств.

---

Ответ подготовил эксперт «Альвенты» с использованием системы КонсультантПлюс. Информация актуальна на 07.07.2023.

---

Полезные документы:

• Что такое описка?

• <Письмо> ФНС России от 06.09.2021 N СД-4-2/12622@ «Об исправлении налоговыми органами опечаток и арифметических ошибок в решениях по результатам налоговых проверок»

Нет доступа к КонсультантПлюс? Оставьте заявку ниже и получите демоверсию системы бесплатно.

Демоверсия

Хотите быть в курсе всех изменений законодательства? Воспользуйтесь системой КонсультантПлюс.

Подобрать комплект КонсультантПлюс вы можете на нашем сайте. 

*Предложение действительно для юридических лиц, зарегистрированных в регионах: Москва и Московская область, Саратовская область, Омская область, Новосибирская область, Республика Алтай и Алтайский край, Томская область, Красноярский край.

Ошибка или описка?

Просмотров 192 Опубликовано 28 января, 2023
Обновлено 28 января, 2023

Часто считают, что важны только ошибки, а описка — случайность. Так ли это?

Ошибка — нарушение правил. Описка — неправильное написание там, где, казалось бы, ошибиться невозможно.

Любая «описка» говорит о нарушении внимания. Такое нарушение может быть мгновенным и разовым. Отвлекся на долю секунды — пропустил букву.

Бывает временное нарушение внимания, связанное с усталостью, плохим самочувствием, эмоциональными сложностями. Ребенок «перенервничал» перед контрольным диктантом и наделал кучу «глупых» ошибок.

Нужна ли какая-то коррекция? Если говорить о грамотности — не нужна, хотя можно работать со стрессоустойчивостью, работоспособностью, автоматизировать правописание, чтобы даже в моменты сильной нагрузки не страдала грамотность.

Но вот если «глупые» ошибки (они же описки) появляются постоянно, если они относятся к одному типу — можно говорить о дисграфии. И здесь требуется работа специалиста.

Если же говорить об ошибках, то с ними ситуация другая. В процессе обучения ошибочки — «друзья». Они позволяют выявить «слабые места», понять, что именно не понято, не усвоено, не автоматизировано.

Но постоянные орфографические ошибки на все правила, которые изучены в начальной школе, в 5-6 классе — нехороший признак. Они могут говорить о «дизорфографии» — системном нарушении усвоения орфографических правил.

Подробнее рассказываю о своем понимании проблемы ошибок и описок в видео:

Н.
Д. Голев

Ошибка
или описка — что хуже? (к основаниям
теории функциональной орфографии
русского языка)

В
одной из предыдущих статей [1] нами был
поставлен и обоснован экспериментально1
довольно острый вопрос о помехообразующих
способностях ошибки и описки. Острота
этого вопроса заключается в том, что,
несмотря на очевидную более высокую
способность описок создавать помехи,
они рассматриваются как в обыденном,
так и в теоретическом сознании как менее
грубые (по сравнению с ошибками) нарушения
норм письменной речи; в соответствии с
этими представлениями опискам уделяется
мало внимания в методике и практике
преподавания русского языка в школе.
Коммуникативно-прагматическая постановка
вопроса резко противостоит основным
презумпциям традиционной концепции
русской орфографии и представлениям о
предназначенности орфографической
теории.

В
настоящей статье мы продолжаем, во-первых,
общетеоретическое обсуждение основных
аспектов очерченного противостояния
(в частности, в объективистскую картину
русской орфографии вводим когнитивный
параметр, предполагающий изучение того,
как орфографическая сфера письменной
речи отражается в языковом сознании
носителей русского языка) и, во-вторых,
— конкретное экспериментальное
исследование поставленных проблем,
входящих в сферу функциональной
орфографии русского языка (см.: [1-4]).

Наши
функциональные исследования принадлежат
к объективистскому направлению изучения
языка, в котором язык (и орфография, в
частности) во всех своих проявлениях
(и нормативном в том числе) рассматривается
как образование, существующее объективно
и функционирующее по законам
самоорганизующихся систем; такие законы
являются «вещью в себе» и подлежат
конкретно-исследовательскому изучению.

В
традиционной теории русской орфографии
сложилось столь много само собой
разумеющихся представлений о предназначении
и устройстве орфографической системы,
что весьма полезной для нее становится
такая исходная исследовательская
установка, при которой исследователь
как бы еще не знает, каковы орфографические
нормы обыденной письменной речи и чем
они обусловливаются; что такое принцип
орфографии, что такое основной принцип
орфографии и какой принцип орфографии
является основным в русском языке?2.
Объективистская модальность противостоит
модальности долженствования, характерной
для традиционной орфографической
теории. С позиций последней известный
спор об основном принципе орфографии
в сущности оказывается спором не о том,
какой принцип «есть», объективно
существует в русском языке, а о том,
какой принцип является в принципе
(априори!) «наилучшим», и, следовательно,
это спор, о том, какой принцип «должен
быть» в русской орфографии3. Априорным
утверждениям о том, что более всего
подходит пишущим на русском языке в
«орфографических» позициях:
фонетическое, фонематическое или
морфематическое письмо, на наш взгляд,
может быть противопоставлен подход,
при котором на эмпирическом материале
выясняется, как реально пишут и читают
рядовые носители языка в обыденных
ситуациях: пофонемно, поморфемно,
пословно и т.д.

И
такой подход к единицам, нормам, алгоритмам
письменной речи, по сути, мало чем
отличается от аналогичной постановки
вопроса по отношению к единицам (нормам,
алгоритмам) речи звуковой. Например,
вопрос о морфеме как «кванте речевой
деятельности» (А.А. Леонтьев) является
до сих пор открытым, и это обстоятельство
существенным образом способствует
развитию науки о языке, стимулируя
постановку принципиальных вопросов. К
примеру, Б.А. Гаспаров в своей новой
книге, написанной с позиций лингвистики
существования, еще раз подверг сомнению
«само собой разумеющиеся» положения
о том, что различительные свойства фонем
в реальной речи имею существенное
значение, что в речи активную роль играет
алгоритм производства и восприятия
слов «по морфемам» [5, с.51-64], автор
полагает, что подлинным квантом речевой
деятельности являются более крупные,
чем фонема, морфема или даже слово.
Возможно, это далеко не бесспорные
утверждения4. Однако, «свежий»
взгляд на самые общие и глубинные
проблемы, не осложненный «образами»
«неуместных» вопросов или
«самоочевидных» ответов, необходим
для нормальной жизнедеятельности любой
лингвистической концепции5. На этом
фоне достаточно явственно предстает
тот факт, что традиционная теория
орфографии «стремится» стать
исключением в этом аспекте.

Орфографическая
сфера языка как его объективное
образование определяется тем
обстоятельством, что она обеспечивает
прежде всего взаимопонимание участников
письменной коммуникации. С этих позиций
естественным становится следующее
предположение (требующее
конкретно-исследовательского
подтверждения): все, что находится за
пределами простого, удобного и достаточного
для взаимопонимания общения имеет
тенденцию становиться нерелевантным
для естественной письменной речи;
настаивание на априорно установленных
нормах и алгоритмах, не подтвержденных
заранее установленными потребностями
письменного общения, могут превратить
достижение декларируемых требований
в орфографическую «самоцель»6.

Взаимопонимание
предполагает признание фундаментальной
роли в орфографической деятельности
позиции читающего, ради коммуникативных
удобств которого в обычных условиях
пишущий и прибегает к орфографическим
алгоритмам7. Если что-либо из созданного
пишущим не замечается пишущим, то это
означает, что речевые усилия первого
были коммуникативно невостребованными
(=нерелевантными для данного коммуникативного
акта, а в перспективе — по отношению к
соответствующим орфограммам — и для
всей орфографической системы). В этом
смысле для функциональной объективистской
орфографии принципиально значим
следующий тезис: «Пока мы не замечаем
той или иной стороны языка, можно быть
уверенным, что построение ее соответствует
нормам употребления» [7, с.63]. Ср. в этой
связи следующую важную в данном аспекте
оппозицию письменной речи — ошибок и
описок. «Описка отличается от
орфографической ошибки, и очень резко.
Если человек сделал ошибку, то он может
десятки раз спокойно перечитать текст,
видеть свою ошибку — и все же не заметить
и не исправить. Или исправить, лишь
припомнив орфографическое правило,
иногда с трудом. Описку при внимательном
чтении сам пишущий замечает без всяких
правил» (выделено нами. — Н.Г.) [8, с.73].
Квалификация данного факта в рамках
функциональной орфографии предполагает
существенно другую модальность: то, что
мы не замечаем ошибок — свидетельствует
об их меньшей помехообразующей силе и
меньшем противоречии нормативному
письму; в некотором смысле ошибки даже
предполагаются языковой системой, так
как связаны с системно слабыми позициями,
допускающими варьирование без особых
помех для взаимопонимания; описки
нарушают сильные позиции, и потому они
более грубые (см. об этом [2, c. 53-54]).

Принцип
«замечаемости» вообще мало изучается
в современной лингвистике. Нетрудно
предположить, что помимо указанной
причины «незамечаемости», связанной
с востребованным, нормальным, нормативным,
спонтанно-автоматическим действием
языко-речевого механизма, может иметь
место и противоположная причина: то или
иное явление не замечается в силу
коммуникативной невостребованности.
Традиционная теория орфографии,
обслуживающая идею (можно сказать — и
идеал) обязательного для всех видов
письменной речи единообразия тех или
иных написаний, исходит из посылки
«замечания» всех «ошибкоопасных»
позиций: без этого система орфографических
правил, обеспечивающая названный идеал,
была бы недействующей, недейственной.
Такая теория оставляет без внимания то
обстоятельство, что «замечаемость»
разных неправильных написаний (слов,
морфем, типов слов и морфем) весьма
различна и что масса случаев, приближающихся
к полюсу «незамечаемости», составляет
отнюдь не периферию орфографической
деятельности.

Традиционная
теория орфографии, уверенная в
необходимости обеспечить идеал
«стопроцентного» единообразия
написаний, мало интересуется реальными
речевыми процессами письменной
деятельности в ее орфографическом
блоке. Модальность долженствования,
вытесняющая модальность реального
бытия, делает избыточным
конкретно-исследовательские (в том
числе экспериментальные) решения
принципиальных вопросов обыденной
орфографической деятельности, тогда
как без них развитие «объективистской
орфографии» принципиально невозможно.
В первую очередь это касается
социолингвистического, психолингвистического
и когнитивного аспектов функциональной
орфографии.

Далее
мы представляем результаты
социолингвистического эксперимента,
поставленного нами в рамках заочного
тура краевой олимпиады для выпускников
средних школ. Среди прочих заданий было
следующее. Чем по существу отличается
описка от ошибки? Почему к описке
отношение снисходительное, а к ошибке
— нет? Проанализируйте различия описки
и ошибки с точки зрения их большей или
меньшей способности создавать помехи
взаимопониманию между автором текста
и его адресатом. Найдите в тексте заданий
описки.

Теоретическая
«преамбула» задания очерчена выше:
описки, небрежности в каллиграфии и
плохой почерк обладают значительно
большими помехообразующими способностями
при восприятии текста, чем орфографические
ошибки, хотя отношение к ним в школьной
и вузовской практике (например, при
проверке абитуриентских сочинений и
изложений) достаточно снисходительное.
Описки в большей мере нарушают важнейшие
коммуникативные требования письменной
речи, они существенно мешают восприятию
(идентификации) слов. Описка нарушает
языковые правила (внутренний код языка),
а ошибка нарушает метаязыковые правила,
именно по отношению к ним описка
оценивается как нечто негрубое,
оправданное, требующее понимания и
снисходительности к пишущему, а ошибка
рассматривается как явление недопустимое.
Как представляется, такое отношение
проявлено и в приводимом выше высказывании
М. В. Панова о различии ошибок и описок
по их свойству быть замеченными и о
необходимости для замечания ошибок
знания правил. По сути, такие оценки
возникают на морально-пуристической
шкале, тогда как коммуникативно-прагматический
параметр оценки не востребован в теории
орфографии, а через нее — и в орфографической
практике. Данные соображения «навеяли»
данное задание в олимпиаде.

Ответы
на предложенные в олимпиаде вопросы
содержат информацию двоякого рода:
онтологическую (отражение узуальных
норм и алгоритмов обыденной письменной
речи) и гносеологическую (представление
говорящих о русском языке, его нормах,
их предназначении и т.п.). Далее мы
проанализируем гносеологическую сторону
вопроса. Предметом анализа при таком
подходе становится когнитивный план
орфографической деятельности, в
частности, метаязыковой компонент
обыденного языкового сознания. В ходе
его анализа выясняется,, каким образом
в языковом сознании рядовых носителей
языка отражаются представлении,
во-первых, о назначении орфографии, ее
устройстве и функционировании и, во
вторых, о влиянии орфографии на
представлении о русском языке. В последнем
случае наибольший интерес представляет
такой уникальный феномен, как
офрографоцентризм обыденного метаязыкового
сознания носителей русского языка.

Коммуникативно-прагматический
акцент в представленном олимпиадном
задании весьма «жесток». Это
потребовало от испытуемых более
осознанного отношения к функциональной
значимости графики и орфографии.
Большинство школьников вполне осознанно
склонялось к тому, что описка значительно
более мешает восприятию и пониманию
текста, чем орфографическая ошибка. Вот
несколько характерных суждений. «Описки
служат серьезной преградой в понимании
того или иного слова в тексте. Описка,
как правило, нелепа и ставит читателя
в тупик. Например, вместо слова УТКА
можно написать ДТКА. Понять, что хотел
сказать автор, очень трудно. Ошибки же
создают меньшие помехи взаимопониманию
автора и адресата, они не нарушают смысла
слов, хотя бывают и исключения». Многое
здесь подмечено верно, хотя вряд ли речь
должна идти о нарушениях именно смысла.
«Сравним: 1) Но ни красота ее ни молость
не принесли ей счастья (описка) и 2) Но
ни красота ее не моладость не принесли
ей счастья (ошибка). В первом случае
можно лишь по смыслу всего предложения
угадать смысл слова, во втором смысл
слова не искажен» И здесь точнее было
бы говорить об искажении формы, а не
смысла. «Описки в большей мере способны
создавать помехи во взаимопонимании
автора и адресата, так как при описке
нарушается звуковой облик слов. Ошибки
же произношение практически не меняют..»
Думается, что это справедливое наблюдение;
если его продолжить, то получится: через
произношение слово легко угадывается.
Впрочем, это, скорее гипотеза, нуждающаяся
в экспериментальной проверке.

Тем
не менее понимание высоких помехообразующих
способностей описок не мешало учащимся
согласиться, с одной стороны, с традиционно
снисходительным отношением к ним и тем,
кто их делает. «Описка не характеризует
грамотности учащихся, поэтому отношение
к описке снисходительнее» Именно так
— узко и догматично, или — иначе —
орфографоцентристски, понимается
грамотность, культура речи в школе;
современные представления о ценностях
устной и письменной речи значительно
шире и содержательнее (см. об этом,
например [9]). Но самые емкие определения
описки в этом аспекте, пожалуй, такие —
«невинная случайность» и «простительная
небрежность» — так сказать, милый
пустячок. Любопытна следующая защитительная
речь по отношению к описке: «Описка
— процесс неосознанный, без участия
нашего мышления, а все, что делается
бессознательно, не подвергается
наказанию. Например, преступления
совершенные преступниками психически
больными, не наказываются. Невозможно
обвинить человека в описке. Чего не
скажешь об ошибке» И лишь в одной
работе автор сурово осудил именно
описки: «Читатель теряет уважение к
автору, видя описки. Значит текст написан
торопясь, без души».

С
другой стороны, старшеклассники дружно
осуждали ошибки и ошибающихся, но уже
с других позиций. Эта смена регистра
логики, конечно, обусловлена сильным и
многолетним давлением установок
школьного курса русского языка с его
преувеличенным вниманием к орфографическим
ценностям, поддерживаемым вузовской
практикой вступительных экзаменов и
т.п. Именно в школьном курсе ослабленная
функциональная мотивация необходимости
орфографически единообразного написания
слов компенсируется мощной общегуманитарной
риторикой. Это и отражают суждения,
высказанные при выполнении олимпиадного
задания. Уже не результат (коммуникативный
успех или неуспех), а причины (мотивы)
генезиса противопоставляют описку и
ошибку на аксиологической шкале, полюса
которой составляют такие причины
(мотивы), как «невнимательность»
(описка) и «незнание» (ошибка). Отсюда
склонность к морально-пуристическим
оценкам ошибки. «Конечно, смысл слова
будет понятен, но (в этом «но» вся
суть! — Н.Г.) ведь возникнет некоторая
напряженность в доверии к человеку,
который допускает такие непростительные
ошибки» (речь шла о написании РЕМЕНЬ
через И)8.

Нужно
отметить и другие аспекты оппозиции
ошибки и описки, отмечаемые участниками
олимпиады, например, аспект «случайное
— закономерное»: «Ошибка совершается
всегда, постоянно, описка — только один
или два раза»; «Кто-то написал САС
вместо САД, но в следующий раз он напишет
это слово правильно». «Описка
делается случайно, поэтому отношение
к ней снисходительное». Действительно,
слабая позиция является причиной того,
что на ней регулярно «спотыкаются»,
что и делает ошибку в написании
определенных (или типовых) слов, морфем
повторяющейся. «Описки искажают
графический облик слова, а орфографические
ошибки нарушают нормы правописания».
Каждое в отдельности суждение понятно,
но их оппозиция здесь, кажется, «неуместна».

Отклонение
от единого функционального основания
ведет к разнице критериев оценки и часто
сопровождается мало нелогичными,
эклектическими суждениями, в которых
противопоставляются, скажем, рассеянность
(описка) и неправильность (ошибка) или
трансформируются причинно следственные
связи планов выражения и содержания.
Вот типичный пример рассуждений по
поводу необходимости быть требовательным
к ошибке («доказывает грамотность»)
и описки («просто техническая
оплошность, поэтому к ней снисходят»).
«Например, Иван стал приемником
Василия. В предложении допущена ошибка
в написании приставки. Автор не знает,
что приставка ПРИ в этом слове (ПРИЕМНИК)
придает лексическое значение принимать
сигналы из эфира. Допущенная ошибка
меняет смысл всей фразы. Описка в слове
ДЕКАБРЯ, например, ДЕАБРЯ не вносит
никаких смысловых затруднений» —
здесь мы видим еще одни пример на тему
гипертрофирования интерпретационной
функции русского правописания (см. о
ней: [1, с.38-42; 4]) и ее отражения в обыденном
метаязыковом сознании, порожденном все
тем же «орфографоцентризмом».